Вроде бы, у нас после программы должно появиться множество вопросов, но…у меня их нет. Вместо этого — огромный пласт переработанных-передуманных мыслей, которые, наконец-то можно положить на полочку с подписью «отработанное». Мой Сизифов труд, наконец-то, окончен (частично). И от этого блаженная пустота и покой. И тишина.
Я не ответила себе на вопрос ,«Кто же я?», «зачем я здесь?», «я счастлива и т.д?». Но от этого не стала менее счастливой.
День первый. «Я и мой внутренний мир»
Впервые увидела восход в пустыне. Стоишь на обрыве, холодный ветер дует в лицо, и вдруг появляется оранжевая точка…она быстро-быстро растет, и вот все уже залито теплым светом. Мне кажется, тогда как-будто кто-то включил таймер. Это была отправная точка того, что со мной произошло дальше. Я резко захлопнула рот на полуфразе (имеется в виду внутренний монолог) и просто смотрела вперед. Только я и солнце, которое всходило тысячи лет до меня и будет всходить тысячи лет после. Вот тогда ты чувствуешь себя один на один с вечностью. Теперь я понимаю, что станет символом вечности для меня — восход солнца.
Мы целый день были в Иудейской пустыне, прошли очень много километров, устали физически и морально. Потому что пустыня (и теперь я это понимаю) — это очень жесткий и однозначный способ остаться наедине с собой. Такое ощущение, что тебе в лицо смотришь ты сам. Большую часть времени в группе была тишина. В какой-то момент стихли все смешки и разговоры. Мы шли не просто по пустыне — каждый путешествовал вглубь себя.
В какой-то момент нас отпустили посидеть 40 минут в полном одиночестве. И ты сидишь на каменистой земле, смотришь на такое близкое небо и просто слушаешь, как резонирует в тебе пустынный ветер.
Пустыню покорить нельзя. Заходи и молись, чтобы она тебя не раздавила.
Песней первого дня стала Mosh ben Ari — Shir la maalot. Или псалом 120 — «Восхождение».
День второй. «Я и коллективная память»
Я живу в Иерусалиме уже 2,5 месяца, но приехала в него в этот раз, как в первый раз. Мало того, что мой свихнувшийся от простуды организм хоть и поднял меня из сна на въезде в Город (да, это у меня такая особенность — я чувствую, когда въезжаю в Иерусалим на уровне физических ощущений), но голова долго не могла сообразить, где же я нахожусь. Совершенно одуревшая, я вывалилась из автобуса и вдруг увидела панораму города. Абсолютно потрясенная, насколько сосредоточен и собран этот город, я смотрела и не могла насмотреться. И в очередной раз поняла, почему он такой особенный (и для меня в частности).
Иерусалим…очень требовательный, очень взыскательный. Как будто все время спрашивает тебя…а вот о чем — у каждого своё.
Наша стандартная программа — Стена Плача и Музей Израиля — была совсем не стандартной.
Так странно переплетались две истории — разгромление Города 10 легионом Фретензис, после которого евреи покинули страну на тысячелетия. Когда остатки горожан и восставших прятались в канализации (по которой я ходила месяц назад), а легионеры вскрывали её и добивали оставшихся. В какой-то момент накрыло — быть закрытым под землей и знать, что ты сейчас умрешь. Что все было напрасно…страшно. И история Шестидневной войны, когда Старый город снова к нам вернулся. Между этими историями — 1900 лет. А такое ощущение, что все это было вчера.
Вечером — моноспектакль «Яблоки» по рассказу Рубиной. И если вначале действие вызывало легкое недоумение, то к середине я завороженно смотрела и не могла оторвать глаз. Три поколения советских евреев, лишённые памяти. Теперь мучительно-ясно стало понятно, почему я и множество моих сверстников были лишены и обделены этим чувством сопричастности. И почему программой Маса Исраэли занимаются люди, годящиеся нам в отцы, — это попытка восполнить хоть что-то, недоданное нам временем и судьбой.
Песня дня – Ofra Haza — Jerusalem of Gold.
День третий. «Я и государство»
День начался с посещения кладбища в Кирьят Анавим, где похоронены солдаты, воевавшие за освобождение Иерусалима.
Опять так много молодых. То самое «серебрянное блюдо», на котором подарили евреям Израиль. Эти ребята были практически камикадзе — в Иерусалим вела и ведёт лишь одна дорога, которая на момент Войны за независимость контролировалась 40 арабскими деревнями. Когда получалось прорвать блокаду и доставить оружие, еду и воду в осажденный Город — был праздник. В остальные разы – в каменистой гористой почве выдалбливались могилы.
Поразила и отозвалась в сердце и даже где-то глубже история Бени Берели — солдата, который погиб через 3 дня после репатриации. Вернувшийся из Освенцима. 20-летний мальчик. И даже не факт, что его звали именно так.
Я везла с собой из пустыни камешек — бездумно подобрала и сунула в рюкзак. Теперь порадовалась и поняла, зачем я это сделала. Камешек лежит на надгробии Бени Берели — там он и должен был быть.
После кладбища – прогулка по солнечному, беззаботному Тель-Авиву. Зал Независимости. Каждый раз думаю о той спешке, которая предшествовала прочтению декларации. Впопыхах, в последний момент, без помпезности и пафосных речей – а плакали в тот день все. И теперь пробирает.
В тот же вечер наступил шаббат. Очень сильное ощущение семейственности. Песня дня — Hatikvah.
День четвертый. «Я и иудаизм»
Шаббат…время остановиться и подумать (куда уже больше после последних дней напряжённого мыслительного труда). Но для меня этот день, как передышка после…нет, не боли. Но чего-то похожего. Напряжения всех сил, скорее.
Зихрон-Яаков…город, который я первым увидела в Израиле. Во время прогулки по нему меня не покидало ощущение замкнутого круга. Нет, не так. Пройденного этапа. Таймер отсчитал последние секунды и обнулился.
За эти 8 месяцев я съездила в Израиль, приняла решение о переезде, ощутила в себе мысль о репатриации, закончила университет, переехала. Это были очень напряжённые и насыщенные месяцы. И вот теперь, в Зихрон-Яакове, где все началось, все и закончилось. Этот жизненный этап завершён, а, значит, скоро начнется следующий.
Я это очень сильно ощущаю — как будто я, после долгих сборов, и покупки билета, и утомительного путешествия сошла, наконец, в пункте назначения. Все, что я испытываю — опустошённость (в хорошем смысле) и покой. Цель назначения достигнута. Очередная точка невозврата.
Прошлое неизменно, будущее неизвестно. А настоящее — то, что у меня есть. Из-за этого чувствую себя немного контуженной.
Песня дня — тишина.
И вот сижу я со своим «чувством завершенности», смотрю в окно и…ничего не чувствую. А, нет. Не хочу идти в магазин, а надо — хлеб кончился. И помидоры.